Архів старих газет; Архив старых газет

Фейлетон

Medicina omnium artium clarissima est:
verum propter ignorantiam corum qui eam
exercent ft ab eos, qui de medicis judicant,
omnibus jam arlibus longe post ponitur
Hyppocrates.

С глубоким прискорбием мне приходится начать с того, что в фельетоне № 88 Киевского Телеграфа за минувший год некто Е. И. С. в Киеве, разбирая мою статью: «Первое желание провинциального врача», помещенную в № 66 той же газеты, решительно отказывается верить мне на слово — что шарлатанство и знахарство в медицине приносят большой вред обществу — пока я не докажу ему свое бескорыстное усердие к пособию страждущим. Этот мнительный критик набрасывает тень подозрения, «не скрывается ли под личиною первого желания второе и главнейшее для автора: расширение круга своей практики и материализм».

Можно ли, не греша против здравого рассудка, при обсуживании литературного вопроса, касающегося общественного блага, не иметь в виду сущность дела, а личность автора? Этот господин, как видно, не поверит всякому математику, что дважды-два четыре, пока ему полиция не засвидетельствует, что такой-то математик действительно человек безукоризненной честности и вполне достойный доверия, а может быть поверит, что дважды-два пять, если удастся ему это услышать от добросовестного знакомого ему человека. Скептицизм г. Е. И. С. извиняется впрочем тем обстоятельством, что он не медик, и по собственному его выражению, «сближен с медициною, как звеном в мире человеческого бытия, сочувствуя страданию целого или его части». Но опять не понятно, зачем взять на себя лишний труд рассуждать о предметах, которые ему не по плечу. Заметно только, что у г-на Е. И. С. накипело много горечи на душе против медиков: ему как-то не верится в то человеколюбие и самоотвержение последователей Эскулапа, о добродетели которых я будто так восторженно проповедую, а не верится потому, что врачи, как это видит г. Е. И. С., в короткое время составляют себе самое громадное состояние. Из этого следовало-бы заключить, что все люди, коих труд ценится высоко обществом, суть люди подозрительные и даже бесчестные; иначе как они могли бы нажить себе громадное состояние?!

Такое уродливое понятие о честном труде целого сословия врачей, столь полезных слуг общества, исполняющих благороднейший долг — помогать страждущим, может родиться в голове того, кто не знает, что врачи более других сословий жертвуют не только своим спокойствием, выгодами, удовольствиями жизни, но собственным здоровьем и, что выше всего, не редко рискуют собственной жизнью, чтобы достигнуть цели — сохранять жизнь и здоровье других. Г-н Е. И. С. не понимает, что ни одно сословие не имеет таких высоких и священных обязанностей, тесно сливающихся с главнейшими законами религии и человеколюбия, как сословие врачей. Нашими действиями руководит врожденный нам строгий судья — совесть, перед которым не существует никакое покровительство, невозможно никакое извинение, кроме чистых невинных намерений о пользе своих ближних. Врачи уже потому, по большей части, свободны от нравственных недостатков, что они принадлежат целому обществу. Каждый любопытен поближе узнать врача, каждый берет себе право судить о нем; поэтому ни одно его качество не ускользает от внимательного надзора общества. По мере своих нравственных и научных достоинств, он приобретает больше или меньше доверия публики; поэтому круг его врачебной деятельности, следовательно и его благосостояние, находится в прямом отношении к его качествам. Заслуженным трудом нажитое состояние не делает стыда врачу, как бы громадно это состояние ни было. Кто не согласится, что имущество должно иметь в глазах всякого здравомыслящего высокое значение, если источник его приобретения чист и светел и если оно, как плод честного труда, выражает собою меру благородной и полезной деятельности верного слуги общества!

Г-н Е. И. С. грустит, отчего врачам тепло в кармане. Спрашивается, отчего в самом деле человеческая натура иногда так завистлива, что не может терпеть благосостояния другого. Какой-нибудь делитант завидует труженику-медику. Пусть бы он подумал, что врач потерял лучшие соки молодой жизни, пока удостоился получить тот патент, над которым так подшучивает Е. И. С. Сколько проведено бессонных ночей, сколько требовалось пересмотреть, перещупать, перенюхать заразительных трупов, сколько нужно было рыться во внутренностях ослизелой мертвечины, - пока человек почувствовал себя готовым предстать перед неподкупным судом корифеев медицины. И вот наша награда после многолетних неутомимых трудов в пользу человечества: является потокский Молиер, который полагает, что еще время острить на счет медиков. Прошла и невозвратно прошла та пора, когда медицинские наши знания заключались в «Purgare, segnare et clystirum donare, et repurgare et resegnare!».

Если отбросить желчные примеси к личности, разведенные местами г-м Е. И. С. льстивой и хитрой угодливостью, то сущность возражения его на статью мою заключается в том: 1) что знание медицины нисколько не обусловливается патентом; 2) что есть и патентованные шарлатаны и «в данном случае медицина не может ручаться в непременном успехе своих средств в болезнях даже несложных, а только предполагает более или менее успех: при выборе средств, при пособии приносимом ею больному и потому не приписывает себе абсолютного права заставить верить в свое искусство (в чье искусство?), в противном случае, в лице своего представителя, истощив весь запас средств, видя (кто?) их недействительность, мы не представили бы выздоровление больного самой природе или времени». Из этих крайне-бедных грамотою и смыслом строк видно, что г-н Е. И. С. имеет весьма узкие понятия о медицине: медицина не ищет философского камня и специфических средств против каждой формы болезни: она занята изучением органов человеческого тела в здоровом и больном состоянии, ей интересно знать, что совершается в организме при той или другой болезни — словом, она стремится верно распознавать болезненные процессы, изучает пути, по которым возможно возвратить органам их нормальное отправление, ставить организм в то благоприятное гармоническое состояние со внутренними и внешними условиями жизни, которое в общежитии мы называем здоровым состоянием. Наука эта не столь однообразна, чтобы знание одних средств, употребляемых против болезней, исчерпало все ее содержание. Пределы журнальной статьи не позволяют нам подробнее объяснить г. Е. И. С. задачу медицины. Просим его верить, (если возможно), что эта наука не так проста, как ему она кажется и притом уверяем его, что ни медицина, ни ее представители не приписывают себе абсолютного права заставить верить в свое искусство. Всякому вольно лечиться алеопатически, гидропатически, гомеопатически, симпатически, даже вовсе не лечиться, вольно за помощью обратиться к знахарам и шарлатанам; но все-таки из этого не следует, чтобы здравый смысл допустил право безнаказанного существования знахаров и шарлатанов — людей, промышляющих невинною человеческою кровью. Любопытно знать, если бы заболел г. Е. И. С. важною острою болезнью, чего впрочем мы от души ему не желаем, к кому он обратился бы за помощью - к патентованному ли врачу или к шарлатану — знахарю? Или, может быть, не веря в медицину, оставил бы болезнь природе или времени?

Я твердо остаюсь при своем убеждении (и никакие сомнения г-на Е. И. С. и ему подобных не поколеблят его), что только систематическое образование может приготовить годного к своему делу медика и что патент пока есть единственное ручательство для общества в умении пользовать страждущих. Медицина — не история, не поэзия и в кабинете не изучается: для изучения этой многосложной науки требуются ботанические сады, физические, зоологические и минеральные кабинеты, лаборатории, анатомические театры, физиологические институты, клиники, родильные дома и проч. и проч.

Что же касается мнения г. Е. И. С., что шарлатанство свойственно и патентованным врачам, то эту истину никто ему оспаривать не будет. Нам однако кажется, что шарлатанство некоторых врачей не должно быть вменяемо исключительно одному врачебному сословию: в каждом сословии могут быть люди недобросовестные и шарлатаны, но из этого не следует, чтобы недостатки частных лиц помрачали честь целого сословия. Не подлежит сомнению и то, что ни в одном человеческом звании нельзя принести столько вреда обществу, если патентованный не знает своей науки и во зло употребляет доверие к нему публики. Но к счастью жалкий остаток таких врачей принадлежит прежнему времени, тому времени, когда медицина не опиралась на положительных фактах естественных наук и действием врачей руководил грубый эмпиризм. На врача-эмпирика следует смотреть, как на простого ремесленника: для него нет отрады в занятиях, поэтому он за свой труд ищет награды материальной; он жалок потому, что ценит своих пациентов не по степени и важности болезни, а по состоянию и званию. О подобных шарлатанах высшего полета мы будем иметь случай говорить в свое время.

При полном, однако, моем уважении ко всякому постороннему мнению, а еще более к свободе мысли и смелого литературного обличения, я должен выразить еще одно душевное желание: чтобы о медицине и ее представителях в нашей журнальной литературе заговорили люди с большими капитальными сведениями, совершенно свободные от антипатий и пристрастий, поддерживающих в массе одни только предубеждения; не мешало бы также, чтобы авторы подобных статеек прежде, чем выступают на полемический литературный бой, поверяли свои грамматические познания для правильного выражения своих мыслей; но, что всего главнее, не основывались бы на голословных фактах там, где они намерены печатным обличительным словом затронуть честь врача, подозревая его в неблагонамеренности и корыстолюбии; в противном случае эти господа авторы рискуют сами прослыть по всей справедливости злонамеренными клеветниками.

Лев Гельбак.

1 января 1861 г.

М. Злотополь.