Архів старих газет; Архив старых газет

Вы старались провести в дело ту благую мысль, что произвол особенно вреден в деле воспитания, и плодом этого стремления было осуществление в гимназиях коллегиального управления, бывшего до того времени только на бумаге в уставе 1828 г. Устройство это успело в настоящее время правильно организоваться и принести благодетельные плоды: оно избавило и удержало в известной мере учащих и учащихся от произвола и начало вызывать живую нравственную связь между теми и другими; оно пробудило сознательную деятельность преподавателей и подняло их значение в обществе, в собственном сознании и в глазах учащихся. Без сомнения, здесь имело огромное влияние и то в высшей степени гуманное обращение с лицами подведомственными вам, которое присуще было вашей человечной природе, которое вытекало у вас, без сомнения, из сознания его необходимости, а не из других побуждений, в высшей степени, повторяю, гуманное обращение, которое редко и в настоящее время, хотя об нем так много пишут и говорят. Пред вами мы все были равны, доступ к вам для всех был одинаков, не было различия в звании, в каждом из нас вы прежде всего видели человека; оттого истина была вам доступна и между вами и вашими сослуживцами существовала та нравственная связь, то искреннее доверие, при котором только возможны прочные успехи в великом деле воспитания. Благодаря этим отношениям и вашей постоянной заботливости о вверенном вам ведомстве, средние учебные заведения наши много выиграли и в нравственном, и учебном отношении. Телесные наказания, вредно действующие на нравственность учащихся при произвольном их употреблении, почти устранены, разумеется, насколько это возможно при нынешнем состоянии нашего общества и наших учебных заведений; преподавание получило более рациональное направление, в учениках возбуждена сознательная деятельность, к чему много способствовали вами учрежденные литературные беседы, в которых вы принимали такое живое участие.

От каждого из нас вы требовали дела и дело говорило само за себя; громкие фразы, формальное исполнение обязанностей, льстивые обещания и уверения потеряли свою силу. Протекции утратили свое значение: места замещаются по конкурсам, следовательно - людьми способными к педагогической деятельности.

Вы не ограничивались одними требованиями и исполнением этих требований! Вы старались разумно вызвать в нас педагогическую деятельность собственным участием и готовностью содействовать ей всевозможными средствами. Блестящим памятником в этом отношении останутся циркуляры по управлению округом: официальный перечень служебных перемен, известный под именем циркуляра, вы обратили в одно из лучших педагогических изданий в России. В них знакомились мы с различными мнениями о преподавании, они служили проводником ваших честных убеждений и просвещенного взгляда на воспитание. В двухлетнее ваше управление библиотеки и кабинеты наши значительно увеличились, некоторые из преподавателей гимназий получили средства к самоусовершенствованию за границей.

Никогда, быть может, так усердно и так серьезно не работали наставники в наших гимназиях и училищах, как в эти два года: все старались трудиться по мере сил своих, не из страха, не из-за ревизии и экзаменов, но ради самого дела, из благоговейного уважения к вашему мнению, которое считалось у нас и считается голосом самой истины. С другой стороны никогда еще не было так отрадно приносить свои посильные труды на общую пользу, как в это время; мы освободились от тяжкого гнета случайностей и формальностей, которые грозили нам прежде, и спокойно могли заняться тем, к чему мы были призваны.

Вы сделали все, что могли сделать для нас в границах закона и власти вам предоставленной, но многого мы ожидали впереди и это многое могло осуществиться только при вас!

И вот, когда благие начинания ваши стали только развиваться и укрепляться, когда только что занялась заря новой деятельной жизни для наших гимназий и училищ, мы должны расстаться с вами…

Нам хотелось бы верить, что начала, положенные вами, будут иметь благодетельные результаты. По крайней мере мы со своей стороны, по мере сил и возможности, будем руководствоваться теми убеждениями, которыми была запечатлена ваша деятельность.

За преуспение этих начал и за ваше здоровье, Николай Иванович, позвольте мне от лица второй киевской гимназии предложить тост!».

Затем раздался голос молодого воспитывающегося поколения. «Лишаясь вас, мы несем великую, незаменимую потерю», - сказал между прочим студент физико-математического факультета Горонескул. «Нам остается жить воспоминаниями и, поверьте, что эти воспоминания будут лучшими минутами нашей жизни. И в разлуке мысленно мы не расстанемся с вами, и потому сказать вам «прощайте!» мы не хотим, мы говорим вам «до свиданья!».

Студент медицинского факультета Брендель выразил живейшую благодарность Николаю Ивановичу за ту пользу, какую он принес его товарищам-студентам в чисто-научном отношении. «Трудность доставать книги, особенно специально-ученые, говорил он, препятствовала студентам, преимущественно медицинского факультета, следить за наукою настолько насколько это вообще возможно студентам. Благодаря вашей инициативе, эта трудность более не существует. Под вашим руководством составились и устроились частная студенческая библиотека и лектория; основной фонд первой составляют подаренные вами книги. Занимающиеся наукой не стеснены более недостатком книг и таким образом одно из величайших препятствий для научного образования устранено. Для студентов медицинского факультета существовало еще другое затруднение: лучшие медицинские сочинения пишутся на иностранных языках, но только меньшинство студентов владеет этими языками. По вашему совету, под вашим руководством, студенты переводят теперь лучшие медицинские сочинения. Таким образом две существенно-важные причины застоя студентов в науке удалены, благодаря только вашей заботливости. Мы глубоко убеждены, что в стенах нашего университета, между вашими учениками, много будущих полезных деятелей на поприще науки».

Но сильное впечатление произвели на всех присутствовавших и заметно тронули самого Николая Ивановича следующие простые, но исполненные глубокого смысла, слова студента историко-филологического факультета Драгоманова:

«Николай Иванович! Прислушиваясь к речам, только что произнесенным, я не мог не заметить одной идеи, их проникающей. Присутствующие высказались ясно, что началом вашей многосторонней деятельности было полное уважение к человеку.

Я недавно был гимназистом и, пользуясь случаем, скажу несколько слов о том влиянии, какое имело это начало на нравственное развитие молодого поколения.

В прежнее время одни начальники с суровой строгостью требовали формального уважения к старшим и вызывали в нас страх и вражду, другие были маниловски мягки и тем располагали нас к неуважению. Отсутствие гуманных принципов и взаимного уважения в обоих случаях вело нас к своевольству. Вы внушили начальствующим, что возведение мелочей в нравственную обязанность дает превратное понятие о самой нравственности, что уважение заслуживается, а не требуется, что оно должно быть взаимно. Вы распространили в наших гимназиях понятие о законности. Я был в седьмом классе, когда начались ваши преобразования. В прежнее время в высших классах непризнанная самостоятельность мальчика проявлялась в самых уродливых формах и вражда к старшим достигала крайних пределов. Когда же наше начальсто стало постепенно проникаться духом вашего управления, когда ученик в недоразумениях с учителем стал надеяться когда-нибудь выйти правым, в нас эта вражда стала стихать. Потому-то мы не враждебно, а с любовью вспоминаем наши последние школьные годы.

Я не буду, из лести к вам, отрицать влияния наших лучших наставников, но скажу смело, что большая часть этого влияния узаконялась и самоотверженно поддерживалась вами. И без вашего участия гуманные начала вошли бы, конечно, со временем в наши гимназии, но входили бы неспокойно, насильственно, еще более усиливая вражду к старшим. Между тем как при ваших преобразованиях благие последствия постепенно устанавливавшихся человеческих отношений между старшими и младшими сказались рано. Еще в седьмом классе мы стали преследовать нелепое молодечество и удерживать наших своевольных товарищей, стали понимать, что начальник - представитель закона, а не произвола.

Наши младшие товарищи могли развиваться еще нормальнее. Конечно, в какие-нибудь два с половиною года вы не успели окончить вашего дела, с корнем уничтожить произвол и своеволие. Но вас-ли винить за то? При великом уважении к вам, я решусь сказать, что даже в самых обвинениях, делаемых вам непонимающими вас, есть своя доля правды. Вы действительно были слишком гуманны. Но можно только пожалеть о том обществе, в котором гуманность иногда бывает излишнею и производит рядом с законной свободой хотя случайное своеволие! Разве следует бояться эманципации крестьян из-за только того, что иными она может быть ложно понята? И еще вопрос, что виновато в этом непонимании: эманципация или закрепление?

И все-таки в ваше управление не было таких взрывов своеволия, какие помнит каждый помнящий свои школьные годы. И все-таки, если вообще здешнее юношество теперь ранее прежнего сознало, что понятие о свободе необходимо соединяется с уважением к себе и другим, то оно сознало это именно под влиянием нравственного порядка, установленного вами в наших учебных заведениях.

А потому, господа, позвольте мне от лица моих товарищей предложить тост за людей, разумно воспользовавшихся свободой в гимназии и в университете, за будущих серьезных граждан нашего отечества, за человека, которому они обязаны началом нормального воспитания, за Николая Ивановича Пирогова!».

Громкие одобрения беспрерывно прерывали слова молодого человека и долго не умолкали после его речи. Когда улеглись взволнованные чувства, начал говорить, накануне нарочно присланный из Бердичева, смотритель еврейского училища Н. Н. Горенберг.

«Николай Иванович! Бердичевское образованное общество евреев и учителей прислало меня уполномоченным, чтобы сказать вам на этом прощальном обеде несколько слов от их имени. Известно, какое шаткое основание положено было вновь устроенным в 1848 г. специально еврейским училищам для образования Евреев в России: организация дана им была весьма слабая; в смотрители училищ назначены были люди, по большей части оказавшиеся лишними для христианских заведений; для воспитанников и еврейских учителей не дано ни прав, ни преимуществ. Следствием такого устройства еврейских училищ было то, что с самого-же начала между училищем и обществом образовалась преграда: на стороне училища обнаружилось равнодушие, даже пренебрежение, на стороне общества - недоверие и жалобы; но причина этих жалоб может быть понятна только для того, кто смотрит на человека с такой человечной точки зрения, как вы. Сколько нам известно, вы первый в здешнем крае решились возвысить свой справедливый голос в защиту загнанного еврейского племени. Как человек, стоящий выше всяких предрассудков, вы собственным гуманным примером больше имели влияния на своих подчиненных, чем все ваши предшественники своими строгими формальными предписаниями. Сила этого личного влияния была так велика, что даже люди прежнего порядка нехотя поддавались ей и изменялись. Это устраняло от вас неприятность удалять их. Как попечитель, вы справедливо считали еврейские училища, если не самою важною, то, по крайней мере, самою больною частью своего округа. Как медик, привыкши сочувствовать страданию человечества, вы подавали руку помощи образованной партии Евреев и тем поддерживали их энергию в неровной борьбе как с фанатизмом своих отсталых единоверцев, так и с предрассудками отсталых Христиан. Евреи все это чувствуют и сознают. Они понимают, что вы все это делали не для выставки, а для самого дела, не только по долгу, но и по убеждению. За то не преувеличивая можно сказать, что все образованные Евреи в России и многие заграницею с благоговением произносят ваше имя, и этот, так сказать, нравственный памятник народной признательности переживет всякий материальный. Николай Иванович! Образованная партия Евреев с большою скорбью услышала весть о том, что вы разлучаетесь с нами: если Христиане потеряли много, то Евреи весьма и весьма много. В несчастьи люди мнительны, а потому Евреи теперь считают свое дело задержанным, если не более… Будущее направление нашего округа покажет, насколько справедливо их предчувствие. Дай Бог, чтоб оно их обмануло! Впрочем, что-бы ни было, Евреи надеются, что вы, Николай Иванович, где бы вы ни были, не перестанете возвышать в пользу справедливого еврейского вопроса голос более сильный, чем голос попечителя, - голос Пирогова. Николай Иванович! Бердичевское общество не только Евреев, но и Христиан не прощается еще с вами; оно надеется, что будет иметь честь проститься с вами у себя, в Бердичеве.

Вас господа, как представителей образования в здешнем крае, вас Евреи просят поблагодарить вместе с ними Николая Ивановича за все то, что он сделал для них как попечитель и человек; но еще больше за то, что он хотел сделать… Господа! Образованные Евреи предлагают тост за здоровье всех гуманных Христиан вообще и за совершеннейшего их представителя Пирогова».