Архів старих газет; Архив старых газет

8-го апреля, к 10-ти часам утра, в большой актовой зале собрались студенты и ожидали своего бывшего руководителя. Никаких распоряжений для соблюдения внешнего порядка не было принято, потому что молодые люди обязали друг друга честным словом проститься с Пироговым достойно Пирогова. Прощание показало, что доверие было совершенно оправдано. В 10-ть часов вошел Николай Иванович, в сопровождении ректора, и сказал студентам:

«Я принадлежу к тем счастливым людям, которые хорошо помнят свою молодость. Еще счастливее я тем, что она не прошла для меня понапрасну. От этого я, стареясь, не утратил способности понимать и чужую молодость, любить и, главное, уважать ее. Мы все знаем, что нужно почитать стариков, потому что старики - наши отцы и деды, и каждый из нас чем-нибудь им обязан. Глядя на старость, мы вспоминаем доброе. Слабости и худое забываются при взгляде на седину. Но не все знают, что и молодость должно уважать. Она является нам тотчас же с ее страстями, вспышками и порывами на первом плане. Правда, и ее извиняют, приводя незрелость, неопытность, увлечение. Но у нее нет прошедшего, а ее будущее кажется чем-то страшным, по его неизвестности. Между тем, кто не забыл своей молодости и изучал чужую, тот не мог не различить и в ее увлечениях стремлений высоких и благородных, не мог не открыть и в ее порывах явлений той грозной борьбы, которую суждено вести человеческому духу за дорогое ему стремление к истине и совершенству. Быв попечителем университета, я поставил себе главною задачею поддерживать всеми силами то, что я именно привык любить и уважать в молодости. С искренним доверием к ней, с полною надеждою на успех, без страха и без задней мысли, я принялся за трудное, но высокое и благородное дело. И мог-ли я иначе за него взяться, когда, помня и любя время моего образования в четырех университетах, я живо вспоминал и те стремления, которые меня тогда одушевляли; вспоминая, уважал их в себе. Я невольно переносил их и на вас и в вас любил и уважал тоже самое, что привык любить и уважать в самом себе. И теперь, расставаясь с вами, я объявляю гласно, что все время моего попечительства ни разу не раскаялся в образе моих действий. Частные случаи, как-бы они ни клонились не в вашу пользу, ни однажды не поколебали моего доверия к целой корпорации студентов, потому что частные проявления неизбежного зла не должны, по моим понятиям, служить причиною к уничтожению добра.

Я был приготовлен к тому, что меня вдруг вы не поймете, и еще менее поймут ваши отцы или целое общество. Это лежало в порядке вещей. Судят не по намерениям, а по результатам. А результаты в таких делах обнаруживаются нескоро, не без препятствий и не без толков, распространяемых незнанием, близорукостью, подозрением и мелочными страстями. Я знал, что истина моих убеждений разъяснится не разом для всех, а между тем встретится много такого, что будет говорить против меня и заслужит порицание тех, которые думают перейти от одного порядка вещей к другому, противоположному, изменив только внешнюю обстановку, или тех, которые вовсе ничего не думают. Я знал, что немногие разделяют мой взгляд на университетскую молодежь и университетскую жизнь вообще, знал наконец и то, что меня будут обвинять в слабости, в неумении и в гонитьбе за популярностью; но все это не могло изменить моих глубоких убеждений, не могло остановить моих действий, основанных на любви и уважении к молодости, на доверии к ее благородству мыслей и стремлению к правде. Не верить в это я не мог, потому что я не мог ни сделаться, ни казаться не мною. Это значило бы для меня перестать жить. Я остался мною и, расставаясь с вами, уношу те же убеждения, которые принес к вам, которые никогда и ни от кого не скрывал, потому что считал преступным скрывать начала, служившие основанием моих действий. Надеюсь, вы успели также убедиться, что я основывал мои отношения к вам на том же нравственном доверии, которое имел право требовать и от вас, потому что действовал прямо, и знаю, что на молодость нельзя действовать иначе, как приобрев ее полное доверие. Вы уверились, полагаю, что я водворял между вами уважение к закону, долгу и власти не угрозами, не преследованием, не скрытно, а прямым и гласным убеждением и примером. Я не приказывал, а убеждал, потому что заботился не о внешности, а о чувстве долга, которое признавал в молодости также, как и все другие высокие стремления духа. Наконец вы, думаю, уверились, что для меня все вы были одинаково равны, без различия ваших национальностей. В моих глазах университет, служащий вам местом образования, не мог быть местом других стремлений, кроме научных. Поэтому-то я также искренне желал и вашего сближения с представителями науки в университете, нарушенного, к сожалению, временем и обстоятельствами. Но не различая ваших национальностей пред лицом науки, я никогда не мечтал о слитии вас в единое целое, избегал раздражать самолюбие и навязывать вам такие убеждения, которых у вас не могло быть, потому что гнушался притворством и двуличием. Я твердо верил, что одно взаимное доверие и пример водворят между вами законность и порядок. Законность и порядок упрочат нравственную свободу университетской жизни. Эта свобода разовьет самодеятельность и любовь к науке, которая, в свою очередь, представит университет в ваших глазах чуждым всех посторонних стремлений. Несколько для меня знаменательных фактов доказали мне, что мои убеждения, мои надежды не обманули меня, и взаимное доверие, которое я клал за основу моих действий, обнаруживаясь не раз, награждало мои труды и заботы. И если я заслужил, чтобы вы меня помнили, то это докажут всего более те из вас, которые, сохранив в памяти мой взгляд на университет, оправдают своею жизнью, мое доверие, любовь и уважение к вашей молодости. А я, расставаясь с вами прежде, чем успел достигнуть моей цели, буду иметь утешение в том, что оставался верным моим началам, и буду счастлив тем, что, если и не довел еще ни одного из вас до истинного счастья, то, по крайней мере, ни одного не сделал, по моей воле, несчастным.

И так прощайте. Служите верно науке и правде и живите так, чтобы, состарившись, могли безупречно вспоминать вашу и уважать чужую молодость.»

На эти слова, объяснять которые значило бы профанировать их, отвечал студент юридического факультета Сологуб.

«Николай Иванович! Расставаясь с вами, кроме благодарности за ваше высоко-гуманное обращение, за ваше отношение к нам не как начальника, а доброжелательного, опытного советника во всех благородных намерениях, мы благодарим вас за дело, котороек, как память вашего всегдашнего сочувствия к распространению интересов науки между студентами, перейдет к поколениям, лишенным возможности развиваться при просвещенном попечительстве вашем. Дело это: открытие нашей библиотеки. Вашему участию, скажем больше, вашей настойчивости, вашим пожертвованиям обязана библиотека своим существованием. Каждый, посещающий лекторию, каждый, пользующийся библиотекой, с благодарностью вспомнит первого их основателя.

Мы просим позволения украсить вашим портретом нашу лекторию. Кому не выпала завидная участь развиваться при вашем попечительстве, тот будет иметь возможность, посещая лекторию, постоянно встречаться с портретом личности, которой имя с сочувствием и уважением произносится не в одном нашем университете, имя, ободряющее труд, постоянсто убеждений и развитие всего лучшего в человеке.

Если обязанность попечителя в отношении к университету - возбудить в молодых людях любовь к науке, то обязанность эта достойно выполнена вами. Но вы сделали более: вы поставили нас в положение, вызвавшее более самодеятельности в каждом. Вы верили, что мы дожили до того времени, когда предоставление человеку большего простора в действиях, уменьшение формальностей, доставление больших средств к занятиям, а не принуждение к ним, действие не приказанием, а убеждением, доставят ему более веры в себя и укажут настоящее направление. Мы с гордостью можем указать на только что сказанные вами слова «я никогда не раскаивался в своих убеждениях относительно вас».

Позвольте же выразить вам наше глубокое уважение, нашу искреннюю благодарность за все сделанное вами для нас. Библиотека, основанная вами, будет подтверждать истину того светлого воспоминания, той симпатии, той благодарности, которые до тех пор будут жить в нашем университете, пока он будет сочувствовать лучшим человеческим и научным стремлениям.

Нам, лишившись вас, остается только пожелать продолжения вашей деятельности, которая везде и всегда будет достойна вашей личности, следовательно всегда полезна, всегда ценима всеми, тем более дорога для нас: она напомнит нам то время, когда деятельность эта преимущественно была посвящена нам».

Вечером того же дня происходила литературная ученическая беседа, последняя на которой присутствовал основатель бесед, да и то уже в качестве гостя, а не хозяина. По окончании беседы, ученик 2-й гимназии Василий Лесков произнес прощальную речь, в которой, между прочим, высказал следующее:

«Вы были для нас попечителем в полном, истинном значении этого слова, потому что все наши интересы были близки сердцу вашему и составляли предмет постоянных попечений вашых. Вы всегда старались вести нас путем правды и добра. Правила о наказаниях и проступках, которые мы имели всегда перед глазами, предостерегая нас от шалостей, в то же самое время показывали нам, что наказания назначаются нам не произвольно, но в силу утвержденных правил. Изменением системы наших экзаменов вы заставили нас сознательно и постоянно заниматься предметами, и заниматься не для экзаменов только, но для того, чтоб усвоить то, что нам преподавалось. Вы всегда старались способствовать нашему развитию. Одним из самых действительных средств для этого были литературные беседы, которые были направлены к установлению взаимного обмена мыслей воспитанниками и воспитателями и сближали их между собою. А этого-то сближения не доставало в гимназиях и отсутствие его мешало делу воспитания».

Затем ученик 1-й гимназии Владимир Клепацкий обратился к Николаю Ивановичу с следующими словами:

«Надолго будет нам памятен сегодняшний вечер: сегодня в последний раз вы были между нами… Мы только что сказали, по видимому, очень простую фразу, но думаем, что в этих немногих словах многое выражается: будучи неизмеримо выше нас, и по своему официальному положению, и по своему нравственному развитию, вы всегда были между нами, а не над нами. Вы всегда знали нас, наши нужды и стремления; мы твердо верим, что вы даже любили нас, потому что без этой любви вы бы не могли сделать нам столько высокого добра и так заботиться о нашем нравственном развитии. Позвольте же сказать вам, что и в нас живет горячая, благодарная привязанность к вам; нам сладко надеяться, что под благотворным влиянием этой привязанности в нас не заглохнут, а разовьются благие семена, которые вы такою щедрою рукою бросали в наши сердца.

Прощайте Николай Иванович, прощайте навсегда; едва-ли кому-нибудь из нас удастся еще раз встретиться с вами: перед вами лежит слишком широкий путь, по которому не прийдется нам идти. Мы будем молиться о вашем счастьи; но если когда-нибудь и для вас настанет трудная минута жизни, если и вам понадобятся отрадные воспоминания, то вспомните о нас, вспомние о том, сколько любви и благодарности вы оставили за собой».

Беседу заключил помощник попечителя И. Г. Михневич. «Мм. гг.! сказал он, мы расстаемся теперь с тем, кто учредил эти беседы, и кто своим умом, словом, влиянием умел дать им силу и жизнь. Я вполне уверен, что память об этом человеке, так много заботившемся о вашем образовании, для всех вас дорога. И потому столько же уверен и в том, что вы с полным старанием и усердием будете продолжать это дело начатое и для вас в высшей степени полезное. Самым лучшим доказательством нашего уважения Николаю Ивановичу и вместе вашей благодарности за его заботы о нас будет то, если мы будем дорожить всеми его благими начинаниями, а еще более, если сумеем сберечь, поддержать, развить и донести до известной степени зрелости то, что им посеяно, но что, по самой природе вещей, растет и зреет только по времени. Как приятно будет слышать, а может быть со временем и видеть, что посеянное им взошло, возросло, окрепло, созрело и принесло плод. Постараемся же доставить ему радость нашими совокупными дружными усилиями».