Литература
Разноголосица
(Продолжение)
«Вероятно потому то у нас и нет единодушной оценки произведений ученых, что мы смотрим на них с точек зрения, указываемых различными, но чуждыми взглядами. Представляя такое состояние науки и отечественной критики, не знаем как и благодарить достопочтенного профессора С. Г. за его прекрасную, мерную, отчетливую, спокойную, умную и беспристрастную оценку философских учений. В его суждениях не проглядывает ни экзальтация, ни частное мировоззрение. Он судит об известном философском учении так, как судил бы о нем всякий здравомыслящий человек - с ясным сознанием общечеловеческих начал познания, лишь бы он способен был столько же глубоко входить в рассматриваемое дело… За тем после многих выписок из второго тома Философского Лексикона профессор Карпов заключает: Мы никогда не кончили бы обозрения второго тома Философского Лексикона, если бы вздумали знакомить читателя со всеми особенно интересными, заключающимися в нем статьями. Читатель, конечно, поблагодарит и за то, что мы по крайней мере укажем на самые лучшие из них. Кто хочет получить верное понятие о достоинствах издаваемого профессором С. Г. Философского Лексикона, тому рекоменуем прочитать статьи: Греческая философия, Германская философия, Добродетель и особенно Душа, Дух, Жизнь, Идеал, Изящное и Искусство.
В заключение пожелаем, чтобы образованное наше общество обратило внимание на эту в высшей степени полезную книгу. Издателя же ее усердно просим поскорее довести свое издание до конца, а при новом издании пополнить его некоторыми пропущенными историческими личностями и наверху каждой страницы печатать начальные буквы артикулов, чтобы облегчить приискивание их.»
Послушаем теперь отзыв Русского Вестника. После ответа (в котором мы особенно согласны со взглядом Русского Вестника на значение материализма) г-ну Антоновичу за его неправильный взгляд на материализм, Русский Вестник говорит сперва вообще о Философском Лексиконе, а потом о статье «Гегель». «Что касается до Философского Лексикона, то нам тем приятнее отдать справедливость добросовестности его труда, что мы не согласны с ним ни в основаниях его философского образа мышления, ни в самой необходимости подобного труда для нашего общества. Обширный Философский Лексикон, какой предпринят им, есть фальшивая роскошь, а мы не имеем хлеба. Вообще это расположение предметов знания по алфавиту не может быть потребностью самой науки… В изложении систем составитель Философского Лексикона не обнаруживает достаточной свободы и самодеятельности мысли. Впрочем наше замечание относится не столько лично к самому автору, сколько к той категории ученых, занимающихся изложением философских систем, к которой принадлежит автор.»
Дальнейших выписок мы не будем делать, потому что трудно понять к кому их отнести, к лицу ли составителя или к известной категории ученых.
«Если бы Лексикон, говорит Русский Вестник, был только Лексиконом, если б он ясно и решительно ограничил себя назначением служить приятною справочною книгою и содержал в себе известные исторические данные, нам бы не могли придти в голову вышесказанные замечания…» Высказав свой общий взгляд на задачу Философского Лексикона, Русский Вестник останавливается на статье «Гегель» и находит изложение системы Гегеля крайне неудачным. «С одной стороны, говорит Русский Вестник, автор излагает систему Гегеля совершенно пассивным образом… С другой стороны он вдруг, совершенно неожиданно, являет себя критиком и обличителем.»
Сказавши потом несколько слов, что составитель Философского Лексикона «то признает диалектический процесс за величайшее открытие философского гения, то потом низводит на степень каламбуров и грубых недоразумений; далее, что составитель излагает свои мысли о Гегеле не ясно и не определенно. Русский Вестник находит, что составитель Философского Лексикона с таким благоговением относится к излагаемой системе, что старается сохранить все идиотизмы немецкого языка (стр. 902), к которым прибегал Гегель: встретите и ино бытие и внеположность, и вынаружение, и снятие, и становление…» и в заключение прибавляет, что «он напрасно думает, что системы так называемой Германской философии были опровержением кантовой критики. Это повторение старого фальшивого мнения: Кант остается неопровержимым, да и незачем было опровергать».
(Продолжение впредь.)
