Архів старих газет; Архив старых газет

(Киевский Телеграф 1862 года № 1-й.)

С большим удовольствием прочел я эту статью: в ней отозвался, наконец, честный и независимый голос. – От всей души присоединяю к этому голосу и свой, чтобы также спросить: какой мыслью руководствовались составители списка лиц, долженствующих на воздвигаемом памятнике выразить собою тысячелетнюю жизнь Русского народа? По каким соображениям пропущены в этом списке, не говоря уже о прочих, такие колоссальные личности, как Андрей Боголюбский, перенесший центр Государственной жизни с юга на север, положивший тем основание будущему Московскому государству и, следовательно, определивший все последующие направления Русской жизни, до настоящего времени; как Иоанн Калита, сумевший, с помощью самих ханов, сплотить разрозненную Русскую силу и приготовить внуку своему Донскому возможность совершить свой подвиг; как Иоанн Грозный, личность вполне еще неразгаданная, но тем не менее, занимающая в нашей истории замечательное место, не в одном смысле тирана; наконец, как Император Николай, тридцать лет, в самое трудное время, управляющий судьбами России и оказавший ей несомненные великие заслуги? – Мы можем еще объяснить себе все другие пропуски так или иначе, той или другой степенью знания и понимания составителями отечественной истории, не установившимся еще взглядам на внутреннее содержание нашего прошедшего и т. п.; но что касается до Императора Николая, то отсутствие его на памятнике остается для нас совершенно необъяснимым. Не можем же мы объяснить себе такого серьезного вопроса постыдною уступчивостью ходячим толкам современного нашего либерализма. – Как не подумали составители проекта, что из 107 избранных лиц, 13 взяты ими из одной Николаевской эпохи, и что этим одним они определили уже всю важность значения Государя в эту эпоху царствовавшего. – Значение это и без них конечно, оценит бесстрастная история; но стыдно будет за нас потомкам видеть, какое невежество или какие мелкие страсти могли господствовать в наше время. Воспользуемся же этим случаем, чтобы возвысить наш голос, как он нимало значителен, для воздания должного уважения памяти человека, тридцать лет служившего России ревностно, честно и славно, хотя и не безошибочно; заявим, что страстное или тупое увлечение не составляет общей принадлежности нашего времени; отзовемся тем смелее, что мы совершенно свободны от всяких побуждений, кроме чистой и бескорыстной любви к правде.

Значение и характер Николая Павловича понимаются и оцениваются у нас чрезвычайно односторонне. Пустой наш либерализм, почерпнутый не из жизни, а взятый целиком из неприложимых к нам теорий запада, и привитый к молодым умам не развитием, сообщаемым образовательной силой основательного знания, а общими местами и поверхностями, готовыми выводами легкой, журнальной науки, - этот либерализм видит в деятельности покойного Государя один произвол, - волю, руководившуюся исключительно интересами самовластия и династического принципа, без всякого отношения к пользам народа. – Рассмотрим же добросовестно, так ли это?

Обстоятельства, сопровождавшие восшествие на престол Николая, озарили ему внезапным светом истинное значение пути, по которому повел Русскую жизнь Петр Великий. Революционное начало, этот жизненный элемент западной цивилизации, сложившийся из борьбы враждебных стихий, будучи диаметрально противоположно требованиям нашего народного организма, совершенно чуждо историческим условиям его развития и несогласимо с самыми коренными основами нашего духа, приобрело у нас право гражданства, вместе с западными понятиями о политическом праве и историческом прогрессе. Пропитанный этими понятиями образованный класс наш, как слой, оторванный от народа, был прав, со своей точки зрения, ничего не ожидая от жизни, к которой сам не принадлежал, а рассчитывая даже в законных своих стремлениях, только на результаты насильственных переговоров. Николай сразу это понял и заявил в одном из вступительных своих манифестов, указав в нем на необходимость для нас, русских, начале в воспитании. Это был первый у нас критический взгляд на реформу Петра Великого, первый шаг к нашему самопознанию и первая причина вражды к Императору, при жизни и после его смерти, со стороны тех, для кого солнце светит только на Западе и с Запада.

С минуты восшествия на престол Императора Николая, началась у нас реакция против Петровской реформы и систематическое противодействие западному направлению в просвещении. Но действовал ли Николай, как обскурант? – нет. Обскурант не поручил бы министерства просвещения Уварову, не терпел бы его в этом звании более пятнадцати лет, не строил бы новых университетов, не созидал бы новых учебных заведений, не возвышал бы гимназий, не заводил бы сельских школ в государственных имуществах, не учреждал бы ученых обществ, центральных архивов, археографических комиссий, не снаряжал бы ученых экспедиций, не призвал бы к открытию публичных губернских библиотек, не обращал бы такого внимания на наше центральное книгохранилище, не возвращал бы из ссылки Пушкина. Он не препятствовал и отправлению за границу молодых людей на казенный счет, для усовершенствования в науках, чрез что наши университеты оживились многими даровитыми профессорами. Николай сочувствовал просвещению, уважал науку, покровительствовал искусствам, но был врагом той науки, которая обращала кафедры профессоров в трибуны, а аудитории недозревшего юношества в политические клубы.

Благодаря вниманию, которое он обратил на собирание памятников нашей страны, у нас развилась при нем небывалая историческая деятельность; возникли два исторических направления, взаимной борьбе которых мы обязаны нынешним состоянием у нас отечественной науки и, может быть, возможностью для нашей жизни правильного прогресса.

Полное собрание законов и сделанный из него свод проложили необходимый путь нашему будущему законодательству.

Но почувствовать несостоятельность нашего развития еще не значило определить себе самый путь, ему нужный: чувство, не возведенное в положительное сознание самых требований, поставило Императора Николая между двух направлений, западно –европейским и русским, без определенного пути между ними. Историческую задачу его времени составляла проблема, которую он заметил, за которую взялся, но положительное разрешение которой не было еще доступно никакой человеческой мудрости.

Отсюда неопределенность правительственных целей, сбивчивость стремлений, неудовлетворенность в выборе средств и в общем направлении правительственной воли, противоречиях в ее указаниях, излишество в требованиях, ошибки в последних, характер борьбы во внутренних отправлениях жизни, и, как неизбежная принадлежность всякого переходного времени, страдальное состояние общественного организма.

Но главное совершилось; начался поворот Русской жизни к ее собственным источникам.

И, несмотря на страдальное состояние организма, в нем не только не упали жизненные силы, а, напротив они обновлялись в своих источниках и крепли.

Уничтожение Унии возвратило в лоно Русской семьи несколько миллионов душ, этих украденных у нее детей, по выражению Хомякова. Пробужденное народное сознание навсегда обеспечило отечеству его половину. Инвентарные правила, введенные в западном крае и изъявшие из произвола помещичьей власти, были прологом к совершившейся у нас великой реформе.
Экономическое положение государства, до последней войны, было при Императоре Николае весьма удовлетворительно.Казна была богата, торговля и промышленность развивались, рынки наши изобиловали монетой. При самом начале восточной войны с трудом отыскивались охотники взять золото за кредитные билеты.

Ежели не сочувствие, то уважение к могуществу России, давало нашей внешней политике значение первостепенной в Европе. Никто не смел предписывать нам законов. Войны наши, до последней, были счастливы и приобрели нам обширные области. Значительно усовершенствовавшие наши пограничные линии. Вне пределов мы могли благодетельствовать; освободили Сербию, положили в дунайских княжествах начало не только политической независимости, но и либерально внутреннего устройства.

Наконец и последняя война, хотя несчастная и тяжкая, в последствиях своих будет, однако ж, плодотворна: восточный вопрос поднят ею, возведен ею на степень вопроса европейского и, следовательно, мир христианский будет обязан все таки Императору Николаю неотразимым падением в Европе незаконного, ненавистного мусульманского владычества.

Таковы были плоды деятельности Императора Николая, как царя. Посмотрим, каков он был, как человек. И с этой стороны страсти и легкомыслие судят о нем не менее несправедливо, не менее односторонне.

Я не буду вдаваться в возгласы, не буду выставлять публичных действий Государя, свидетельствующих о свойствах человека, а расскажу только три случая, о которых узнал случайно, которые известны, по всей вероятности, очень немногим и в которых его совесть высказывалась не для публики.

В 1826 году, я встретился в Харькове с Станиславом Романовичем Лепарским, который, до производства в Генералы, был начальником полка, имевшего своим шефом Великого князя Николая Павловича, особенно его любившего и уважавшего. Начав свое служебное приготовление в этом полку и быв, как и все его подчиненные, глубоко привязан к достойнейшему старцу, я очень обрадовался встрече с ним, после нескольких лет разлуки; но тем более был огорчен, узнав, что он в своих преклонных летах, едет в Нерчинск, куда назначен комендантом.

Я выразился ему в этом смысле. – Что делать! Отвечал он, так угодно Государю. Я заметил ему, что при известных к нему отношениях Государя, не могло такое назначение состоятся мимо его собственной воли. – Я расскажу тебе, сказал он, как это случилось, и тогда сам суди, мог ли я отказаться. – Государь вызвал меня в Петербург и говорит мне: «Станислав Романович, я знаю, что ты меня любишь и потому хочу потребовать от тебя большой жертвы. У меня нет никого другого, кем бы я мог в этом случае заменить тебя. – Мне нужен человек, к которому я бы имел такое полное доверие, как к тебе; и у которого было бы такое, как у тебя сердце. Поезжай комендантом в Нерчинск и облегчи там участь несчастных. Я тебя уполномочиваю к этому. – Я знаю, что ты сумеешь согласить долг службы с христианским состраданием. – «У старика, во время рассказа, потекли слезы. – Спросите же у тех из порученных ему несчастных, которые теперь уже между нами, чем был для них Лепарский?

Другой случай: здесь, в Киеве, много судилось лиц, замешанных в дело известного польского эмиссара Конарского. Государь приехал сюда вскоре после приговора над ним. У подъезда его квартиры бросались к нему в ноги рыдающая женщина, с несколькими малолетними детьми. Эта сцена видимо смутила Государя. – Не остановившись, он приказал бывшему с ним Генерал - Губернатору расспросить, в чем ее просьба и доложить ему, а сам вошел в дом. – Генерал - Губернатор, узнав в чем дело, отправился не прямо к Государю, на верх, а в свое помещение, бывшее внизу; отворив дверь в свой кабинет, он нашел в нем Государя, который стоял против двери и ожидал его. – Он доложил, что женщина эта – жена одного из осужденных и просит помилования мужу. – Вот слова, сказанные при этом Николаем Павловичем; «ты не знаешь, как тяжело быть в невозможности прощать! Простить сейчас я не могу: это была бы слабость. Но спустя некоторое время, представь мне о нем».

Третий случай: не помню в котором году, во время бытности в Киеве Государя, Генерал – Губернатор получил от наместника Галиции Графа Стадиона уведомление, об открытии им следов тайного общества, ветви которого проникали и в наши западные области. – Стадион просил, однако ж, преследовать это дело в тайне, потому что Австрийское правительство решило дать время обществу как можно более развиться и привлечь к себе как можно больше людей злонамеренных, что бы потом разом покончить с ними. – Генерал – Губернатор доложил этот отзыв Государю. – «Боже тебя сохрани, вскричать Николай, держаться этой подлой политики! Уничтожай зло в самом, начале, а не старайся увеличивать число жертв».

Эти три черты достаточно определяют в царе – Николае человека. –Трудно большого требовать от Государя: ведь не даром же русские люди сказали, что тяжела шапка Мономаха!

Скажу в заключение: сдерживая, в продолжение тридцати лет, русскую колесницу на пути западно - европейского развития, Император Николай дал нам время приготовиться и возможность вступить на тот широкий путь, который открывается теперь нашей жизни его преемник. – Отец и сын, рука с рукой, станут перед судом потомства, и памятник воздвигнутый сыном отцу, признают своими история и народ русский; но памятник, воздвигаемый тысячелетию России, не будет признан своим ни историей, ни русским народом.

М.Юзефович.