Библиография
Собрание литературно педагогоческих статей Н. И. Пирогова, вышедших в управлении его Киевским учебным округом. (1858 - 1861). С портретом автора.
Книга эта издана в пользу киевской студентской библиотеки, которая и своим существованием обязана Пирогову. Почти обо всех статьях, помещенных в ней, было говорено в различных периодических изданиях; по этому мы, минуя подробный разбор их, постараемся показать здесь значение Пирогова как общественного деятеля.
Пирогов не принадлежал к тем маленьким авторитетам, которые, придя к убеждению в своей непогрешимости, обидчиво и с удивлением осматривают каждого дерзкого, решающегося им противоречить. Он не навязывал своих убеждений, а предлагал их. Он был враг всяких отвлеченных и неприменимых теорий и свои положения доказывал жизнью и фактами. Но, несмотря на то, как каждый общественный деятель, идущий наперекор устарелым формам, в которые уложилось общество, он имел многих порицателей. Кроме несогласных в некоторых педагогических взглядах, остальных можно подвести под следующие категории: люди, исполненные сословных предрассудков, люди, наполняющие пустоту своей жизни ненужными формальностями, наконец, люди, полагающие, что нам еще рано приниматься за некоторые общественные перестройки, что у нас мало рабочих на это, и что, затрагивая иные вопросы, за которые цепляются ветхие основы непрочного здания школы и жизни, его учение может произвести ненужную ажитацию и беспорядки. Очевидно, что только последнее возражение заслуживает внимания. Но ответом на него служит реально-гуманный взгляд Пирогова на жизнь, его глубокое уважение к законности, и наконец, по прекрасному выражению г. Селина, то, что над всевозможными значками и знаменами развевается одно знамя истины, никогда не покидаемое Пироговым.
Чтобы уяснить значение Пирогова, как деятеля общественного, стоит только осмотреться и взглянуть поглубже в наше положение.
Настоящее общественное развитие народа у нас только начинается. У других европейских народов сохранилось много исторических предрассудков и воспоминаний, - у нас их нет; первые годы нашего невежества не оставили следа в умах наших. Разобщенный какою-то странною судьбою со всемирною жизнью человечества, наш народ не сохранил даже идей, которые сообщаются человеку преданиями, и на которых основывается частная жизнь народов, их индивидуальность. Но зато нам и беречь нечего. Не имея за собою лишнего бремени, нам легче пускаться в путь. Теперь у нас место расчищено, материалы припасены. Зная на опыте других, все неудобство средневековых кривых улиц и темных домов, мы можем сделать улицы широкие, прямые, а окна прорубим пошире, чтобы было побольше свету. Конечно велик этот труд, может быть одно поколение не в состоянии совершить его, но по крайней мере в наших руках начало, а те лица, которые нам указывают дорогу, чертя план, суть великие общественные деятели. Если современники не всегда их оценят, то потомство будет беспристрастнее. К таким лицам принадлежит Пирогов.
Надежда будущего лежит в школе. - «Школа без жизни не может сделать ни шагу вперед, а идти назад ей запрещено предвечным законом», говорит Пирогов. А как у нас до сих пор воспитывали молодое поколение? Как только ребенок является в свет, как только начинает воспринимать первые впечатления, то с молоком матери, которым питается, с воздухом, который дышет, он начинает угорать чадом общественных предрассудков, отец, мать, все окружающие волею прививают ему все недостатки и взгляды своей среды. В ребенке нисколько не стараются развить сознание человеческого достоинства, укрепить в его душе чувства правды, добра и законности. Напротив, их или заглушают розгою и страхом, или вредным баловством приготовляют ему исключительное положение и уродливый характер. И с того времени, как он в первый раз у груди матери, улыбаясь, открывает глаза, до тех пор пока, примирившись с совестью и Богом, закрывает их, - человек часто идет по ложной дороге, не приобрев никаких здравых понятий, не уяснив своего индивидуального положения. Если же при благоприятных обстоятельствах ему и удается пробиться дальше на пути своего развития, то, не получив в детстве прочных убеждений, набравшись понятий без связи и постепенности, - он лишается уверенности в своих силах, у него является потерянность, разорванность с окружающею средою. Жизнь его проходит пусто. Он не заботится ни о прочной славе, ни о распространении каких-либо идей или выгод. Вместе с равнодушием к житейским благам, у него замечается и безучастность к дурному и хорошему, истине и лжи. У нас часто можно видеть эти немые лица, без страсти, без глубокой мысли и одушевления.
Характер человека всегда зависит от первых впечатлений ребенка. Знаменитый Роберт Оуен, выбросивший все предрассудки из воспитания, принимал детей в свою исторически замечательную школу в Neu lanarc с двух лет и меньше. Он говорил - стоит только поставить человека в такие обстоятельства, чтобы он не был мошенником, так он и сделается хорошим человеком. У нас влиять непосредственно на домашнее воспитание почти невозможно. Неразвитость масс, не умеющих понимать своей пользы и некоторые внешние условия, долго продержат старый порядок. На странице 144, в замечательной статье «Школа и жизнь», Пирогов говорит: «как ни желательна гегемония школы над жизнью и как ни пошла наша жизнь, но она пересиливает, а покуда в руках школы влиять на нравственную сторону ученика одно только надежное средство - это наука». Оттого Пирогов перенес все свое внимание на школу. Он по возможности старался очистить ее от нелепости старинного воспитания, развивал в детях прочные идеи долга и порядка, и приготовлял будущему поколению людей с более прочными убеждениями и серьезней смотрящих на жизнь. Все следившие за успехами образования в гимназиях Киевского учебного округа, ясно видели, как в учениках начинало развиваться сознание собственного достоинства, а вместе с этим и любовь к порядку, правде, законности. Люди великие или пристрастные приписывали некоторые беспорядки и недоразумения, происходившие в училищах, действию правил Пирогова, но они забывают, что все самые прекрасные начинания, встречаясь с непониманием и реакциею, всегда сначала ведут к затруднениям и недоразумениям. Неужели из боязни этого, не начинать ничего нового, не стараться бросить рутину прежнего, уже негодного порядка?
В статье «Чего мы желаем?», которой начинается сборник литературно-педагогических статей, автор дает ответы на те важные, жизненные вопросы, которые в последнее время опять начали сильно интересовать общество. Он говорит, что для развития высшего образования нашим университетам необходимо дать чисто научное значение, что специальные школы, если они уже необходимы, могут находиться в других ведомствах. Превосходно разбирая и указывая недостатки наших университетов, он желает не только перемены формы и внешних условий, а изменения самой сущности дела. Для этого, по его мнению, необходимо обратить внимание на главных деятелей науки, т. е. профессоров, для чего предлагает он конкурсы, доцентов при каждой кафедре и даже профессорский институт. Нам кажется, что образование у нас уже настолько поднялось, что можно обойтись без форменного института; конкурсы же и требование отчета научной деятельности преподавателей - мера самая существенная. На экзамен Пирогов смотрит как на меру временную, которая может даже уничтожиться, когда само общество будет в состоянии контролировать знания. - «Положим, говорит он, обществу необходимо знать, что учитель, врач, юрист имеют необходимые сведения для занятий, но какое дело обществу, что при поступлении в университет, студент действительно имеет сведения необходимые для общего образования? Собственно и университету до этого мало дела. Если большая часть поступающих не имеют достаточных сведений, тем хуже для них».
Следующая замечательная статья называется «Школа и жизнь». В ней он доказывает, что школа и жизнь составляют одно нераздельное целое, и что общечеловеческое образование должно предшествовать специальному. - «Без университетского образования не мыслит ни один истинный врач и юрист», говорит он. Кроме обширных познаний и глубокого знание дела самое важное у Пирогова - дух его сочинений. В то время, когда все западное да и наше общество помешалось на реализме, когда раздается одинокий голос Прудона, требующего полной перестройки всех форм общественного здания, когда Стюут Милль, укоряя современного человека за его мелкий эгоизм, пророчит Англии судьбу Китая и говорит, что везде душа убывает - раздается теплый, исполненный веры, но мощный и твердый голос Пирогова. Между людьми, своими талантами выдвинутыми в последнее время из толпы, почти только один Пирогов не преклоняется перед золотым тельцом. Он все еще хочет удержать убывающую душу, он указывает ей другие, высшие цели, он говорит, что как бы был недоступен идеал жизни, но кто оправдывает благородные стремления к нему, тот не должен сомневаться в выборе. Что человеческую личность нужно уважать и в ребенке, и в юноше, и в еврее, и в турке.
Но трудно, неимоверно трудно разуверить людей в том, что они однажды приняли не одумавшись. Труд разуверять их - неблагодарный, нередко даже опасный. Очевидно, что эти идеи, противоречащие стремлениям большинства должны были показаться странными толпе бюрократов, рутинеров и людей, считающих евреев за отверженную расу. Кроме того, есть люди, приписывающие учению Пирогова развитие вольнодумства и неверия. Они опасаются излишней свободы слова и мысли, которая по их мнению распространяется этим учением. Но такие люди должны бояться вообще науки, потому что вся она и реальная, и гуманная, освобождая человека от предрассудков, дает больший простор и большую свободу мысли. Пирогов ничего не говорил, что бы противоречило самой строгой истине, и чего нельзя было подтвердить опытом и фактами. Где он сомневался, там откровенно предлагал свои недоумения на суд общества, он ни с чем не таился, а все делал гласно потому, каждый мог следить и разбирать его поступки. Беда только та, что его голословные обвинители большею частию незнакомы ближе с его деятельностью.
Дальше в книге останавливает наше внимание статья «Отчет о следствиях введения по Киевскому учебному округу правил о проступках и наказаниях учеников гимназии». В ней автор своею обычною энергическою и сильною речью доказывает несостоятельность своих критиков, которые без знания фактической стороны дела толкуют об идеальных свойствах воспитателей и воспитанников. Признавая вполне справедливость его замечаний, мы сознаемся откровенно, что все-таки не убеждены в необходимости телесных наказаний. Пирогов сам сознает весь вред их. В статье «О проступках и наказаниях» он говорит: «унижая нравственное чувство, заменяя в виновных свободу сознания робким страхом с его обыкновенными спутниками ложью, хитростью, притворством, розга окончательно разрывает нравственную связь между воспитателями и воспитанниками. Она и там не надежна, где существуют патриархальные отношения. И если грубое телесное наказание и от отца невыносимо, то в воспитании, основанном на административном начале, оно унизительно и возмутительно».
Очевидно, что после подобного энергического протеста против телесных наказаний очень странен переход к доказательствам их пользы. Как один из сильных доводов необходимости розги Пирогов приводит то, что общество само смотрит на нее, как на вещь неизбежную в воспитании, что некоторые родители сами просят наказывать своих детей. На это можно ответить, что мы, по крайней мере в школе, не должны церемониться с общественными предрассудками, что нам хоть будущих своих граждан надо воспитывать по человечески и спасать от нелепостей старого воспитания. А главное еще то, что своей цели, т. е. исправления мальчика, как опыты показывают, мы не достигаем розгою.
Покойный Добролюбов, заслуживший за свои Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами, нападение почти от всех наших журналов, был во многом прав. Хорошо, если бы все воспитатели были похожи на Пирогова, тогда и розга может быть не портила бы детей, но так как это желание недостижимо, то самое слово розга надо бы выбросить из воспитания. Положим, что общество мы и не скоро переуверим, но все-таки и оно хоть увеличенное подражанием, да наконец начнет оставлять это патриархальное орудие исправления. Чем раньше оно придет к этому решению, тем лучше для него.
Появление людей, протестующих против общественных безурядиц, дело не новое. Все почти наши великие гражданские и литературные деятели доходили до отрицания некоторых устарелых форм. Кантемир, Фон-Визин, Екатерина Вторая, Сперанский, Пушкин, Гоголь, Белинский - более или менее сильно восставали против устарелых форм и отживавших понятий. Но их протест, иногда весьма сильный и энергический, большею частию касался только видимых неурядиц, он редко заходил глубоко; он опускался в самую сферу этих понятий, не старался рубить и уничтожать самый корень зла. Пирогов едва ли не первый, убедившись в необходимости начинать преобразования снизу, с семьи, принялся сам за дело, не оставляя его на произвол черно-рабочих. Массы часто не понимают собственной пользы и мало думают о своем развитии. Бедный крестьянин, привыкший к терпению и унижению, боится всяких нововведений и не доверяет им. Ему кажется лучше жить по старине, как деды жили; но как скоро он убедится, что перемена не во вред ему, что при ней и он не забыт, то следует за своими руководителями с покорностью и доверенностью. У Пирогова важно то, что он, уважая везде человеческую личность, старался действовать убеждением. Оттого все люди, которые наконец согласились с ним, навсегда сохранят эти убеждения, оттого-то и киевское общество, провожая Пирогова, так искренно выразило свое сочувствие и уважение к этому великому общественному деятелю.
Мы не думаем, что гражданская деятельность Пирогова уже окончена, мы знаем, что такие люди не бросают начатого. Где бы он ни был - на крестьянском ли поле, среди мирских сходок, в училище, в жизни - его глубокие гуманные убеждения везде принесут свои плоды. Тому не нужно бояться реакции, за кого наука, истина и общественное мнение образованных людей целой Европы.
И. Пантюхов.
