Архів старих газет; Архив старых газет

В это время, когда немецкая раса чувствует свое бессилие в раздробленности и стремится к единству Германии, когда итальянцы потоками крови смывают ошибки предшествовавших поколений и бредят единою Италиею - у славян замечается нечто совершенно противное. Они считают очень нужным выдумывать народности, изобретать новые языки и ревниво отстаивают особенности, которые время и история наложили на различные местности общего славянского народа. Истые патриоты считают свою работу великою, чуть не святою, и в ожидании благословения грядущих поколений упорно продолжают отыскивать филологические особенности местного говора и враждебно смотрят на своего соседа, подозреваемого ими в желании помешать этому труду.

Истые патриоты забывают или не знают, что Бретань и Нормандия во Франции, Сардиния и Неаполь в Италии, Южная и Северная Германия как в языке, так и в правах и обычаях имеют между собою такие же или даже большие разности нежели славянские народности, а между прочим не чувствуют ни малейшей охоты распадаться. Они думают, что для известной местности будет великое счастье, если у нее образуется особенная литературка и кое-какие местные предания.

Увы! Напрасно ждут патриоты благословения грядущих поколений! Каждая особенность сохраненного говора есть одна из препон для общего человеческого развития, каждая лишняя граница, проведенная на земле, пахнет ручьем человеческой крови. Если бы вовсе не было границ и один общий язык - жить и развиваться было бы всего удобнее, но как это предположение невозможно, то позволительно хоть желать, чтобы их было поменьше. Немецкий язык - один, английский - один, а у славян их явилось штук двадцать! К чему такая роскошь, и чем мы иначе созданы, чтобы так отличаться от других.

Эти грустные мысли приходят мне обыкновенно, когда я беру в руки галицкую газету «Слово», или слушаю некоторые странные выходки некоторых странных господ. Бедные люди - как они искренни, как наивны! Они так привязаны к своей маленькой раковине, таскают ее всюду и странно негодуют на всякий космополитизм. Они полагают, что у космополита нет ничего заветного и святого.

Но народность - это оригинальность. Ее не сделаешь искуственно. Космополитизм - честность. Насколько народность нравственна, честна - настолько она космополитична. Только честный, правдивый человек, не проклинающий своего соседа за другие убеждения, может назваться всемирным гражданином.

У нас же народность понимается иными иначе, полагают, что если русский не будет носить платья старого покроя и сбреет бороду, то он уже не будет русским. Или едят тяжелую пищу, пьют горелку, стараясь не уронить малороссийской народности. Даже посредством широких штанов и красных лент стараются поддержать ее. В последнее время в Киеве это рвение дошло до того, что, говорят, некоторые истые патриоты-студенты, ходят босиком по Крещатику, чтобы заявить какие они всецелые малороссияне.

Так думают люди пересолившие благородные, демократические убеждения. Аристократы полагают иначе.

Они находят, что если уничтожить какие-нибудь старинные касты, которые издавна целые поколения угнетали народ, то пострадает народность, если дать равные права всем без различия состояний и вероисповеданий, то будто бы нарушатся некоторые вековые основы общественного знания, сиречь принципы, и здание рушится. Некоторые историки на самом деле во всех крупных исторических явлениях видят принципы: так - родовой быт, сословные разделения, жречество - все это по их мнению принципы. Но история хотя бы и Америки доказывает, что общественное развитие без них совершенно возможно, значит они суть только временные, случайные факты. Маколей и Мишле, называя принципом только то, что вовеки неизменимо, принимают за принцип только нравственность, честность.

В Киеве дают себя заметить три народности: великорусская, малорусская и польская и каждая из них имеет несколько оттенков, называющихся партиями.

Русская народность бесспорно самая покойная. Она только пожимает плечами или исподтишка улыбается, глядя на проказы своих сограждан, так как иные сограждане презирают ее язык, находя его по Мицкевичу способным только к администрации, а вовсе не для приятных разговоров, то русская народность учится языку своих сограждан, читает Основу, Кобзаря, Мицкевича и смиренно выносит гордые взгляды, которыми удостаивают ее братья во Христе Иисусе. Кроме старого поколения русских, полагающего, что весьма не худо бы наших добрых собратов взять покрепче в руки, в Киеве есть несколько партий русских. Одна из них это теоретики, находящие, что у нас решительно все скверно и преследующие идеал будущего, не обращая внимание на то, если они что-нибудь поламают на дороге. Другая партия - славянофилы, имеющие орган в «Дне», так ненавистном полякам. Так как в наше время литература есть выразительница общества, то можно сказать для краткости, что у нас есть еще последователи идей «Русского вестника», а также гг. Павлова, Чечерина, Аскоченского.

Малороссийская народность заявляет себя гораздо громче. Конечно, нет ничего законнее как развиваться по возможности нормально - знать свой язык, историю, устраивать что-нибудь для будущего. Но к сожалению в пароксизме лихорадки все это делается неровно, порывисто, иногда является светобоязнь, иногда даже странные галлюцинации и человек начинает бредить. При этом ему представляются различные пугающие его призраки и он в бреду начинает приготовляться к сражению с этими плодами своего воображения. Напрасно прошли исторические опыты для подобных господ - страстные волнения, неразумные увлечения больных голов еще не улеглись в них, отчего бы кажется нам не вступить единодушно на один общий труд, и без брани и укоризн продолжать дорогу к лучшему будущему. Но нет - религиозные оттенки, попреки историею и узкие понятия о народностях иногда превращают человека в какого-то тупоумного зверя, которым владеют инстинкты, а не ум и логика. К чему эта дикая ярость против падшего народа? К чему эти бессмысленные выходки против поляков, укор их прошлым? Как ни глупа русская поговорка «быль молодцу не укора», но все же в смысле историческом она правдива. Какое мне дело, что мой дед был мерзавец, если я сам - честный человек. Я знаю, что многие говорят будто и теперь здешние поляки подобные притязания, но во-первых уже далеко не все так думают, а во-вторых, что вы бранью можете вразумить их что ли? Брошюрка Кулиша, которую некоторые господа заботились раздавать даром, произвела на многих тяжелое впечатление. В поляках, которые ее читали, она разбудила старую вражду, а в иных малороссах старые, немножко бурлацкие идеи о резне и Колиивщине.

Какая неправда может иметь влияние на живую массу народную? вопрошает г. Кулиш. Я думаю та же, которая водила на костер еретиков и колдунов, которая, разбудив страсти масс, ослепляет их рассудок.

Г. Кулиш не допускает, чтобы поляки, живущие в Украине, могли быть для нее полезны.

- Мы не сомневаемся, говорит он, что без их участия дело наше пошло бы вернее (стр. 15). А зачем же он забыл, что теперь уже одни из действительных представителей украинской народности люди, вышедшие из рядов поляков?

Нормальное слитие народностей, без подобных воинственных брошюр и воззваний, пошло бы ровнее. Нам именно нужно не разъединение, не искусственное раздувание вражды, а единодушное стремление к лучшим целям, взаимная поддержка самих себя.

Но фанатики не могут понять, что славянские народности не так чужды одна другой, чтобы не могли идти рядом. Им хочется выдумывать какие-то особенности, разъединения. К чему это? К чему, имея перед глазами стремление всех европейских народов к племенному единству, славянам идти наперекор истории, и выдумывать разъединение?

Этого не можем определить ни мы, ни люди, стоящие во главе партий, ни масса, бессознательно повинующаяся инстинктам, и слепо идущая по ветру.

А издали кажется, будто у нас какое-то дело делается, - вот, думаешь, наши, но подойдешь ближе, присматриваешься - нет, это бараны, много баранов…

О польской народности в другой раз.

П.