Архів старих газет; Архив старых газет

В 23 и 26 №№ газеты «Курьер» помещена статья «О преподавании иностранных языков в гимназии», о предмете, который нас чрезвычайно интересует, и о котором мы не переставали долгое время собирать материалы, чтобы поговорить когда-нибудь о нем, не слегка, по-школьному, с колкими анекдотами, но с полным знанием дела, с возможным его раскрытием. Для нас было истинным наслаждением найти в нашей городской газете разбор нашего любимого предмета, и мы искренно радовались, читая первые десять строк упомянутой статьи, что встретим в ней мысли о французском и немецком языках, как о принадлежностях хорошего образования, необходимого и для светского человека, и для ученого. И так автор статьи не разделяет мнения большой части нашего молодого поколения, которое считает бесполезным изучение новейших языков, тогда как в английских, французских и немецких училищах оно поставлено всем учащимся в обязанность.

Но почему мы не остановились на первых строках? Мы избежали бы тогда печального разочарования. Мы ожидали дельных замечаний, а вместо того находим одну скуку ничтожных анекдотов, ничтожных даже для учеников 3 или 4 класса. - Мы надеялись найти истинные причины существующего зла и средства излечить его, а вместо того видим одни только скудные мысли, достойные сожаления. - Мы ожидали какого-нибудь разумного метода воспитания, какой-нибудь серьезной, возможной, наконец логической в нем перемены, и что же мы находим вместо всего этого? - Одно смешное, и ничего кроме смешного.

Подобная статья о предмете столь важном, но имеющая целью возбудить пренебрежение к иностранцам вообще и к учителям иностранных языков в особенности не заслуживала бы ответа, несмотря на существование еще и в наше время Вральманов и на бесчисленное множество недорослей. Как бы то ни было, но мы решились возражать против этой статьи более потому, что она наполнена личностями, что она направлена против лиц, хорошо знакомых воспитанникам, и следовательно против людей известных, против учителей и наставников нашего глубокого педагога.

Прежде всего мы удивляемся нескладной логике автора. Чтобы доказать ограниченность всех иностранных преподавателей вообще, он нам рассказывает, что его французский учитель смешал одно русское слово с другим, - и что немецкий преподаватель худо произносит по-русски и обращается с учениками грубо; что, следовательно, их ученики нисколько не думают об ученьи и только мошенничают в классе. (Я не буду говорить о других детских и ничтожных подробностях, которые могут заставить смеяться только некоторых учеников, но не стоят газетной публикации.)

Что вы скажете о здравом смысле иностранца, который, чтобы доказать, что русские вообще неспособны к изучению французского языка, приведет вам так называемого русского педагога, который не может после 7 или 10 лет учебных занятий различить livre книга от livre фунт и пишет: «на открытый фунт (à livre ouverte), вместо «по открытой книге». - См. Курьер №26 (я очень хорошо знаю, что это и не по-русски). Вы скажете мне, что причина этого - неспособность или худое русское произношение вашего французского учителя? - Что вы скажете об иностранце, который, чтобы доказать неспособность русских переводить с французского, укажет вам на русский перевод «des Ducs de Bourgognes», где слова «Certes c'était un grand peuple» переведены: «Церты был знаменитый народ»? Как вам покажется иностранец, который, доказывая безнравственность всех русских преподавателей, приведет вам одного, который торговал своими баллами, говоря своим ученикам: «как не подмажешь, так не поедешь»? - Вы мне скажете совершенно резонно, что такой иностранец - дурак. - Вот еще доказательство полного отсутствия всякой логики и несомненного пристрастия в авторе. Наш автор укоряет свого французского учителя за то, что он, в случае обыкновенных проделок со стороны воспитанников, не говорит им морали, показывая им всю глупость и безнравственность их поступков. Соглашаемся в справедливости этого замечания; но отчего же в таком случае он находит безупречною и как бы влиятельною манеру своего учителя физики, который в случае, если бы ученики подставили ему сломанный стул, ответил бы им остротой? От вашего учителя физики вы не требуете нравственного влияния; напротив вы довольны его остротой!

Из предыдущего очевидно следует, что если правда, что вы не научились в гимназии иностранным языкам, то с другой стороны не менее верно и то, что вы не научились и здравой логике!

Кто не подумал бы, при чтении ученых разглагольствований нашего мудрого педагога, что вчерашние его товарищи больше усвоили себе греческий и латинский языки, преподаваемые русскими учителями, чем французский или немецкий? Поверьте этому! Но спросите самих этих наставников, и они вам скажут (если только не любят молчать), что их воспитанники еще менее заботятся об языках мертвых, и что во время класса первых совершенно также мошенничают, как и на уроке последних. - Физика и география - идут ли эти предметы лучше? Я крепко в этом сомневаюсь, потому что наш педагог (без сомнения он один из лучших учеников, притом автор, мыслитель и молодой реформатор) убежден, что можно обойтись и без них в гимназиях, и что будет довольно времени усвоить их в университете. А математика? Проэкзаменуйте лучших воспитанников; они вам расскажут (разумеется иногда сбивчиво) все правила арифметические, все формулы алгебраические и тригонометрические; ибо эти правила, эти формулы можно выучить наизусть. Но дайте им для решения задачу, которая требует приложения правил или формул, над чем нужно немножко подумать, сколько-нибудь порассудить, - и вы увидите, что еще нужно много, чтобы точные науки шли лучше новейших языков. А, наконец, русский язык, язык отечественный - идет ли он лучше? Мы, учителя иностранных языков, мы об этом знаем кое-что, - мы видим каждый день, что большая часть воспитанников, даже высших классов, с трудом различают части речи, падежи, наклонения и проч. и проч.

Сказать ли нам, что это вина самых наставников? Нет! Мы далеки от этой нелепой мысли. Никогда еще до настоящего времени воспитание молодых людей в наших училищах не было поручаемо таким образованным, таким воспитанным и благонамеренным наставникам, каких мы встречаем в наше время; но никогда также не было такой деморализации в юношестве наших учебных заведений, как в настоящее время, - и вот это-то и язва нашего времени. Когда в их устах слово мошенничество есть только шутливейший термин, когда в глазах их всякое наказание становится бесполезным и несправедливым, когда присвоивают себе право делать все, что они захотят, не позволяя высшим никаких законных возмездий, когда не детские только поступки, или шалости, но низость, ложь, обман, воровство даже, считаются обыкновенным делом в наших заведениях: то было бы более утешительно встретить молодого способного человека, который бы пожалел о таком порядке вещей и поискал истинных причин и средств к их удалению, чем то, что поводом к таким печальным явлениям и вредным влиянием он считает мнимую ограниченность и незнание русского языка со стороны одного или двух, и следовательно всех учителей иностранных языков.

Мы знаем несколько учеников одной вам известной гимназии, которые, будучи приготовлены двумя учителями, Бегемотом и Чижиком, умеют говорить и писать довольно правильно по-французски и по-немецки, а также понимают все сочинения на обоих языках. Стало быть большая часть учеников могла бы достигнуть той же самой цели и под руководством тех же самых учителей, если бы они действительно были воодушевлены желанием учиться. Но увы! Как противиться удовольствию и страсти смошенничать!

Автор совершенно прав, требуя чтобы учителя иностранных языков знали по-русски; мы даже объявляем, что француз, преподающий в заведении, который смешивает слово дворец с словом двор, так смешон, как и русский публикующий свои мысли в газете, который смешивает un livre (книга) с une livre (фунт); но смею с другой стороны утверждать, что значительная часть наших наставников знают в настоящее время довольно хорошо русский язык, чтобы при помощи его быть в состоянии преподавать их родной язык. - При всем том мы соглашаемся с автором, что было бы лучше преподавание иностранных языков поручить русским, основательно изучившим новейшие языки. Таких людей конечно найдется много. Это те лица, которые еще с самого юного возраста лучше усвоили себе особенности чужих языков, чем свой родной язык (не принимайте это в комплимент); это те лица, которые имели потом возможность усовершенствоваться в иностранных языках, путешествуя за границей. Но скажите мне, пожалуйста, к какому классу общества принадлежат они? К тому ли, из которого вы берете учителей для гимназий, или к тому, из которого большая часть на вступительном экзамене в университете терпит неудачи, по той причине, что не может написать правильно под диктовку несколько строк на родном языке? Как бы не так! Таких людей разве найдете вы только в так называемом высшем обществе, а эти не такие господа, я в том твердо убежден, чтоб вы им предложили место французского или немецкого учителя; я даже крепко сомневаюсь, чтобы они согласились принять от вас такое благодарное emploi.

Итак, если вы находитесь принужденными помещать на эти места иностранцев, то зачем же так не поступаете, как поступают за границей? Почему вы не требуете от каждого иностранца, который желал бы получить право преподавания, и следовательно занять место в ваших училищах, более чем одного поверхностного знания? Почему не требуете от него знания, если не полного в отношении к произношению, то по крайней мере довольно основательного в отношении вообще к русскому языку, и притом того, что можно со всею справедливостью требовать от всякого хорошо образованного человека, - по крайней мере тех познаний, которые приобретаются в гимназиях? Если эти требования вам кажутся слишком велики, то можно ли согласиться, что вы имеете право смеяться над иностранными учителями, хотя бы они были в десять раз ограниченнее и в десять раз неспособнее, чем вы думаете? Будем же мы с вами логичны, милостивый государь! Насмешки могут попасть в тех, которые их употребляют, в тех, которые дают учительские дипломы, и доверяют таким господам образование молодых людей.

А знаете ли вы, какое логическое заключение со всею строгостию можно вывести из ваших педагогических рассуждений, из ваших ложных положений, ваших бездоказательных обвинений? То, что ограниченные, не знающие у себя, что делать, без средств, без образования иностранцы считаются в России еще достаточно образованными для того, чтобы стать вашими учителями. Конечно, вы так не думаете.

Обращаемся теперь к другим вашим замечаниям, хотя для вас новым, но для иностранными педагогами решенным, более чем за пятьдесят лет до сего, и решенным далеко не таким ограниченным способом, как у вас.

Если это правда, что в каждом классе есть большая разница между воспитанниками относительно сведений по языкам, что одни переводят легко, как вы говорите, a livre ouverte, тогда как другие едва только могут читать, и то с трудом, то это злоупотребление, которое нисколько не относится к учителям языков. - Каким образом ученик, который не имеет познаний, необходимо нужных в известном классе, может находиться в этом классе? А это от того, что, несмотря на дурные отметки иностранных учителей, ученики все таки переходят в следующий класс. Вы, вероятно, по своей обыкновенной логике объясните это тем, что иностранные учителя не понимают хорошо по-русски? А для всякого другого изучаемого предмета разве не бывает того же самого неудобства? По математике, истории и географии воспитанники одного и того же класса разве имеют одни и те же познания? От чего же вы пристаете только исключительно к одним языкам? Чтобы предупредить это неудобство, вы предлагаете сперва уничтожить программы и дать свободу учителям в преподавании. - Я совершенно согласен с этим. Но неужели вы не знаете, милостивый государь, что в наше время полная свобода по понятиям наших молодых людей и многих педагогов существует только для воспитанников, которые привыкли смотреть на своих наставников как на рабов? Вы предлагаете еще сгруппировать воспитанников в классах сообразно с их познаниями. Но почему же не сделать того же самого по каждому предмету? Зачем это только по одним языкам? Разве вы не знаете, что у иностранцев существует сначала столетия много заведений, состоящих из паралельных классов (это не то, что в России называется паралельными классами) для всех учебных предметов и, что это считается возможно лучшим способом. Если это вас интересует, то я мог бы сообщить вам все подробности об этом, но здесть достаточно только сказать, что в паралельных заведениях нужно для каждого предмета столько учителей, сколько есть классов или по крайней мере каждый учитель взял бы на себя три или четыре предмета. Но ужели вы не знаете, что число хороших учителей у нас еще слишком ограниченно, что питать на этот счет несбыточные надежды. Учреждение подобного рода гимназий существует у нас пока в области утопий.

Вы желаете чего-то сверх того, пожалуй и я с вами отчасти согласен, чтобы иностранные языки были главным предметом в гимназии. Но поверьте мне - не трех, но шести и восьми уроков в неделю для каждого языка было бы не достаточно, чтобы достигнуть цели, какую вы имеете в виду. В самом деле, думаете ли вы по совести, что возможно лучший учитель был бы в состоянии преподавать хоть один из новейших языков в классе, более чем многочисленном, имея в своем распоряжении только три часа в неделю, да еще в продолжении пяти или шести месяцев в год. Это очевидно невозможно. Язык не изучивается наизусть, как наши воспитанники имеют обыкновение выучивать все остальные предметы.

Вы - утопист, милостивый государь, как все люди смелые и благонамеренные, но поверхностные и малоопытные. Вы принимаете наших школьников за маленьких ангелов, которых не должно ни награждать, ни наказывать, которые не имеют нужды ни в каком поощрении. Перестаньте заблуждаться, милостивый государь. Будущее покажет, что, пока не будет в школах дисциплины самой строгой, соединенной с неумолимой справедливостью, с беспристрастием дисциплины самой непоколебимой; до тех пор наши ученики не приобретут убеждения, что они в школе для того, чтобы учиться, совершенствовать во всех направлениях свои духовные силы, чтобы со временем сделаться людьми, а не для того, чтобы мошенничать.

Учитель французского языка Вейль.